Граф М.С. Воронцов

"ПРОСВЕЩЕННЕЙШИЙ ВЕЛЬМОЖА".
М. С. ВОРОНЦОВ В ВОСПОМИНАНИЯХ Н. Н. МУРЗАКЕВИЧА

Одним из наиболее ярких периодов в истории Одессы XIX в. был период правления новороссийского и бессарабского генерал-губернатора Михаила Семеновича Воронцова (1782 — 1856). При нем город и край достигли выдающихся успехов в экономическом и культурном развитии.
К воронцовской эпохе (1823 — 1854 гг.) относится основание уникальных для провинциальной России учреждений — Музея древностей (1825 г.), Городской публичной библиотеки (1829 г.), Одесского общества истории и древностей (1839 г.); издание газет «Одесский вестник» и «Journal d`Odessa», «Новороссийского календаря», одесских литературных альманахов и т. д.
Оживление культурной жизни Одессы в немалой степени произошло благодаря умению Воронцова — блестяще образованного человека — окружать себя деятельными и просвещенными людьми. История взаимоотношений одесского ученого Н. Н. Мурзакевича с генерал-губернатором М. С. Воронцовым служит этому подтверждением.
Николай Никифорович Мурзакевич (1806 — 1883) — историк, археолог, мемуарист, с 1830 г жил в Одессе, долгие годы преподавал в Ришельевском лицее. В 1839 г., после защиты диссертации, стал профессором Ришельевского лицея по кафедре российской истории и статистики, а в 1853 — 1857 гг. исполнял должность директора лицея. Увлеченный исследователь прошлого и известный культурный деятель, Мурзакевич был одним из учредителей и деятельных сотрудников Одесского общества истории и древностей, директором Публичной библиотеки, издавал «Новороссийский календарь», собирал материалы для «Одесских альманахов», печатался в «Одесском вестнике». Скромный историк и прославленный генерал-губернатор особенно близко сошлись после основания Одесского общества истории и древностей, где Мурзакевич исполнял должности секретаря и хранителя музея, а также редактировал «Записки», издаваемые Обществом. М. С. Воронцов был избран почетным президентом Общества и относился к своему званию не формально: собирал материалы по истории края, предоставил свой дворец для заседаний Общества, а огромную библиотеку открыл для историков и археологов.
Воронцов настолько доверял Н. Н. Мурзакевичу, что его единственного допускал в заветный кабинет, где находилась знаменитая библиотека манускриптов из фамильного собрания Воронцовых. Здесь хранились сотни уникальных документов и рукописей по истории России и Западной Европы, письма, автографы и мемуары выдающихся государственных и исторических деятелей XVIII — начала XIX вв.
М. С. Воронцов долгие годы, даже после отъезда из Одессы на Кавказ, поддерживал отношения с Н. Н. Мурзакевичем. В 1854 г., во время Крымской войны, Н. Н. Мурзакевич, по просьбе Воронцова, участвовал в спасении уникальной библиотеки манускриптов. Позже он с восхищением будет вспоминать бескорыстие князя, который не дорожил собственным имуществом, но «спасал сокровища истории и науки». В последний раз они встретились в октябре 1856 г., за месяц до смерти Воронцова. Тогда тяжело больной князь говорил о будущей совместной работе по пересмотру и изданию документов из фамильного архива.
«Я князь, коль мой сияет дух...» — таким стихотворным державинским эпиграфом Н. Н. Мурзакевич предварил «Очерк заслуг, сделанных наукам светлейшим князем Михаилом Семеновичем Воронцовым». Очерк был опубликован в 1860 г. в 4-м томе «Записок Одесского общества истории и древностей».
На склоне лет Н. Н. Мурзакевич описал историю своей жизни в автобиографических «Записках», где представил широкую картину культурной жизни Одессы в 1830 — 1852 гг. и изобразил множество колоритных лиц, встречавшихся ему на жизненном пути. Особое место в воспоминаниях занимают страницы, посвященные личности М. С. Воронцова. Публикуемые фрагменты из воспоминаний Н. Н. Мурзакевича представляют графа как человека деятельного, незаурядно образованного, с твердым характером и живым пытливым умом, способным оценить значение науки и культуры для Новороссийского края и сделать все возможное для их расцвета.
«Записки» Н. Н. Мурзакевича были опубликованы в журнале «Русская старина» в 1887 — 1890 гг.
Галина Семыкина,

ИЗ ЗАПИСОК Н. Н. МУРЗАКЕВИЧА

«Наступивший 1836 год застал меня за подготовкою материалов для истории Новороссийского края. ... В одно со мною время стал исключительно заниматься историею Новороссийского края А. А. Скальковский.(1) ... [Фабр](2) представил составленный им (Скальковским — Г. С.) план ученого путешествия по архивам Новороссийского края для собрания исторических материалов графу М. С. Воронцову. Просвещеннейший вельможа своего времени не только благосклонно принял проект Скальковского, но и снабдил всеми пособиями: рекомендациями местным начальствам и деньгами. Увидев, что замышленное нами не говорится на словах, но начинает исполняться на деле, и передав Скальковскому все, что было в моих руках, я направил досужее свое время на другой путь...
6 декабря (1836 г.), на блистательном бале, которым открывались зимние увеселения, граф почти два часа имел разговор со мною об архитектуре древних церквей. После этого граф почти еженедельно зачем-либо стал приглашать меня к себе по утрам в кабинет, независимо от обедов и вечеров. ...
Из частых сношений с графом М. С. Воронцовым я приметил в характере его врожденную доброту, доходившую иногда до слабости. ... Каждый чиновник смело мог прийти к нему и объяснить свое недоразумение или промах, и граф прехладнокровно говорил: «В таком случае, любезнейший, это надо уладить так!» Трудолюбие его было беспримерное: работал с 6 часов утра и до 5 пополудни. Мнения по важным предметам, обширные проекты, как то: о пароходстве, о каменноугольных приисках, введение в топливо антрацита, о внутреннем каботаже, о вольных матросах, о трапезундской торговле и т. п., все письма буквально были диктованы самим графом; секретари его ... были ничем более, как скорописцами. Граф, продиктовав проект, записку или что иное, сряду часа три, переходил для отдыха к другому занятию: разговору с пришедшим лицом, а на другое утро, спросив: «на чем стали?», продолжал начатое. Зато только крайняя нужда могла заставить графа работать после обеда, который был обыкновенно в 5 или 6 часов. Самая прогулка его, пешком или верхом, по городу служила Одессе на пользу. О всяком замеченном непорядке тотчас сообщал он, кому следует, и город видимо во всем улучшался. Советы и возражения граф любил выслушивать и по ним принимал решения, но только тогда, когда они делались наедине. Противодействий его планам и целям не терпел; противников не щадил. Нарушения общественного приличия, жестокого обращения с низшим классом и отъявленного взяточничества не выносил, равно и презрения к установленному порядку. Генерал-лейтенанта Загряжского и майора Иванова, за нарушение карантинных и таможенных правил, преследовал настойчиво и тогда только успокоился, когда их выключили из службы. В целые десятки лет граф однажды вышел из себя; поймав дежурного штаб-офицера Семякина на неточном докладе, он швырнул ножницами и выгнал его из кабинета. Впрочем, при увольнении дал такую рекомендацию, что Семякин вскоре получил в командование полк, а теперь состоит на очереди командования корпусом войск.
Простота в общении и одежде (любил носить Нарвского егерского полка сюртук), скромность и застенчивость составляли черты замечательные. Зато скрытность и долгопамятность добра или зла были ему прирожденны и долговременны. Граф, если составил о ком-либо хорошее или дурное мнение, то надо было слишком много времени и настояний, чтобы он изменил прежнее понятие. Щедрый на добрые и полезные дела, а также поощрения, граф в домашнем быту был расчетлив и хозяин добрый. Всему была справедливая мера и вес! Сверх еженедельных (в Одессе) зимою вечеров и нескольких великолепных балов, бывали у него еженедельно два обеда: к нему приглашался по очереди весь город; но когда случались лишние гости, утром приглашенные, то граф лично озабочивался их приборами и вином, по вкусу. Довольство и непринужденность господствовали у графа повсюду...
Граф вел ежедневный журнал, который утром писал по-английски. Независимо от многих библиотек, бывших у него в С.-Петербурге, Москве, Мошнах (Киевской губ.) и Алупке, в Одессе была главная: она состояла из сочинений по политической экономии, географии, статистике и путешествий, новейших, частию на английском языке, но более на французском. Все хорошие сочинения русские доставлялись в нескольких экземплярах, для всех библиотек. Находилась — возле большого кабинета, где он постоянно работал, — комната, наполненная шкафами по всем стенам с хранящимися в них рукописями. Это были дипломатические, финансово-экономические бумаги, проекты, доклады, письма, сочинения, собранные канцлером и министрами графами Воронцовыми и княгинею Е. Р. Дашковою во время их служения. Имелось достаточное число старинных рукописей русских, между ними я открыл впоследствии: «Псковскую судную грамоту», дотоле неизвестную, и подлинные «Письма царевича Алексея Петровича». В эту комнатку граф дозволял входить только исключительно мне одному и там заниматься. Как граф (с 1845 года князь) дорожил этим собранием, вот сему доказательство.
Военная гроза с запада Европы уже стягивалась над черноморскими русскими берегами. В числе многих других писем, которыми издавна удостаивал меня князь Михаил Семенович, всегда на них подписывавшийся [пропуск], так писал он мне из Тифлиса, от 1 февраля 1854 года:

«Княгини (Елизаветы Ксаверьевны) воображению представляется, что в одесском доме нашем может случиться пожар, первою жертвою которого будут наши фамильные бумаги и манускрипты, имеющие столько исторического значения, и поэтому желает, чтобы все это было сложено в особые ящики и поставлено в безопасной для этого части дома. Хотя я подшучиваю над ее неосновательным страхом и не верю, чтобы мог случиться пожар в доме, не имеющем жильцов; однако, действительно, очень жаль было бы потерять эти бумаги, столь интересные для нас и для будущего; поэтому обращаюсь к вам с покорнейшею просьбою, оказать Шпигановичу (управляющему домом) дружеское содействие к собранию и укладке всех моих манускриптов в особые ящики, в таком порядке, какой найдете лучшим, и при особых описях, что в какой ящик положено. Затем мне остается просить вас не говорить об этом предмете никому, потому что эта самая обыкновенная вещь при нынешнем тревожном состоянии Одессы может дать повод к каким-либо толкам и заключениям; вы сами видите, что и все наши вещи, немало стоящие, оставляем там, и одне лишь бумаги, не имеющие цены для других, но важные для нас, желаем сохранить в том самом доме. Прощайте, любезный Николай Никифорович, и верьте моей преданности. М. Воронцов».

Укладку манускриптов в ящики я начал 15 марта и кончил к 1 апреля. 10 апреля сотни ядер пронеслись через дом князя, господствующий над одесскою практическою гаванью, где была «батарея Щеголева»; несколько конгреговых ракет увязло в стенах дома, и сеновал уже загорался. Ящики с манускриптами, числом 17, были опущены в подземную мину. Прочие богатства дома: библиотека, картины, серебро — оставались на своих местах. Просвещенный вельможа не дорожил убытком свыше, чем на миллион руб. сер., но спасал сокровища истории и науки со свойственным ему великодушием».

Записки Н. Н. Мурзакевича (1806 — 1883) / Русская старина – 1887. – Т. 54. – Апрель. – С. 138 — 144.

Примечания.
1. Скальковский Аполлон Александрович (1808 — 1898) — историк, археолог, литератор.
2. Фабр Андрей Яковлевич (1790 –1863) — правитель канцелярии М. С. Воронцова.

«Вечерняя Одесса». – 2005. –19 августа – №123.